Росс Полдарк - Страница 41

Прибирая хлам в библиотеке, Пруди наткнулась на кусок крепкой узорчатой ткани для портьер, из которой, постирав её и подрезав, сделала два мешковатых платьица для девочки. Потом разрезали старое покрывало с кружевами по краям, превратив в две пары нижних юбок. Демельза раньше никогда не видела ничего подобного, и когда их носила, то всегда старалась стянуть вниз так, чтобы кружева выглядывали из-под подола юбки.

Против своей воли Пруди оказалась втянута в битву, в успешный исход которой сама не верила: войну против вшей. Демельзе частенько приходилось напоминать, что её новый хозяин не терпит ни грязных тел, ни грязных волос.

- Но как он узнает? - спросила однажды девочка, когда дождь стекал по темно-зеленому стеклу кухонного окна. - Как он узнает? У меня темные волосы, и не видно большой разницы - мытые они, или нет.

Пруди нахмурилась, поливая мясо, которое жарилось на вертеле над огнем.

- Да. Только всё дело в количестве вошек.

- Вошек? - переспросила Демельза и почесала голову. - Почему же? Вошки у всех есть.

- Они ему не нравятся.

- Но у тебя, - серьезно произнесла Демельза, - они есть. У тебя их больше, чем у меня.

- Они ему не нравятся, - упрямо повторила Пруди.

Демельза на мгновение призадумалась.

- Но как ты предлагаешь от них избавиться?

- Мыться, мыться, мыться и еще раз мыться.

- Как крякающей утке, - сказал Джуд, который только что вошел в кухню.

Демельза повернула голову и посмотрела на него своими темными внимательными глазами. Затем снова взглянула на Пруди.

- И что же ты сама от них до сих пор не избавилась? - спросила она, горя желанием услышать ответ.

- Мылась маловато, - саркастически произнес Джуд. - У людей кожа есть, не пристало им такое. Скрести свою задницу до мяса, чтоб кому-то удовольствие доставить. Но всё равно, это ж зависит от того, насколько тебя вошки любят. До чего ж забавные твари. Одних любят больше, чем других. От некоторых просто отлипнуть не могут, будто они братья. А других Господь сделал чистыми от природы. Вот взять меня - вошек у меня на башке не найдешь.

Демельза внимательно его осмотрела.

- Ага, только у тебя и волос-то нет, - сказала она.

Джуд бросил принесенный торф.

- Лучше бы научила ее держать язык за зубами, - раздраженно бросил он жене, - всё полезней будет. Научила бы ее манерам, как с почтением говорить и отвечать, да почитать тех, кто постарше и получше нее, всё было б полезней. А потом могла бы потрепать себя по голове и сказать: "Гляди-кась, как я постаралась, научила ее приличиям". А ты что делаешь? Сразу и не разберешь. Учишь ее быть нахалкой.

В тот вечер Джим Картер сидел в коттедже Мартинов и разговаривал с Джинни. Проработав всю зиму в Нампаре, он сблизился с семьей Мартинов. По мере того, как росла его привязанность к Джинни, он всё реже виделся с собственной семьей. Джим сожалел об этом, поскольку мать по нему скучала, но не мог находиться в двух местах одновременно, а в приветливом коттедже этих людей, которые не столь хорошо его знали, он всё больше чувствовал себя как дома, становясь более разговорчивым и радостным.

Его отец, опытный вольный рудокоп, заработал приличные деньги еще до того, как ему исполнилось двадцать шесть, а потом его подкосила чахотка, от которой он уже страдал долгие годы, и через шесть месяцев миссис Картер осталась вдовой с пятью маленькими детьми, старшему, Джиму, было всего восемь.

Фред Картер изо всех сил старался платить шесть пенсов в неделю, чтобы Джим посещал школу тетушки Элис Тревемпер, и говорили, что мальчик останется там еще на год. Но нужда прекратила эти разговоры, как ветер сдувает дым, и Джим стал просеивать руду в Грамблере. Это была работа "на траве", то есть на поверхности, потому что жители Корнуолла не обращались со своими детьми столь же бессердечно, что и обитатели остальной страны. Но и работа просеивателя не была идеальной, поскольку приходилось промывать руду в воде, стоя в скрюченной позе десять часов кряду. Мать Джима встревожилась, увидев у сына кровь. Но со многими другими мальчиками происходило то же самое. Всё дело было в шиллинге и трех пенсах в неделю.

В одиннадцать лет он уже работал в шахте вместе с напарником и отвозил руду тачками, но Джим унаследовал отцовский талант и к шестнадцати годам стал уже вольным рудокопом в своей собственной выработке, зарабатывая достаточно, чтобы содержать семью. Он весьма этим гордился, но спустя пару лет обнаружил, что здоровье его ухудшается, а густой кашель похож на отцовский. В двадцать лет, горюя о такой судьбе, он позволил матери уговорить себя покинуть шахту и расстаться со всеми источниками дохода, передав свой шурф младшему брату и нанявшись поденщиком на ферму. Даже приличное месячное жалование, которое он получал у капитана Полдарка, было на четверть меньше, чем он обычно зарабатывал, но дело было не только в потере денег, а в потере положения, вот что его расстраивало. Шахтерское ремесло было у Джека в крови, он любил эту работу и хотел ей заниматься.

Он бросил то, чего так желал. Хотя сейчас он стал сильнее и крепче, а будущее уже не так его страшило.

Джим сидел в углу в доме Мартинов и шептался с Джинни. С одной стороны камина Заки Мартин курил глиняную трубку и читал газету. С другой же стороны миссис Мартин качала в одной руке трехгодовалую Бетси-Марию Мартин, которая оправлялась от опасного приступа кори, а в другой руке - младшего двухмесячного младенца, изредка похныкивающего. Комнату слабо освещала глиняная лампа, которую называли ночником, с двумя маленькими фитилями на выступах по сторонам сосуда. Сосуд был наполнен жиром сардин, поэтому пахло рыбой. Джинни и Джим сидели на самодельной деревянной скамейке в комфортной полутьме. Джинни еще не выходила после наступления темноты, даже в сопровождении Джима - единственное больное место в их дружбе. Но Джинни клялась, что ей не будет ни минуты покоя, пока за каждым кустом мерещилась притаившаяся фигура. Лучше уж быть здесь, даже со всей семьей, мешающей влюбленным уединиться.