Другой священник не оказал кузену Уильяму-Альфреду помощи в придании этому дню торжественности. Преподобному мистеру Оджерсу, высушенному маленькому человечку, была вверена в попечение деревня Сол вкупе с Грамблером и по этому случаю его попечитель, священник, живущий в Пезансе, платил ему сорок фунтов стерлингов в год. На эту сумму Оджерс содержал жену, корову и десять детей. Теперь же, одетый в позеленевший от постоянного ношения сюртук и выцветшей парик из конского волоса, он занял место за столом и постоянно тянул руку с грязной каймой под обгрызенными ногтями за следующим блюдом, пока его узкие челюсти работали, уничтожая еще стоявшее перед ним. Было что-то кроличье в его быстрых вороватых движениях: грызть, грызть, грызть, пока никто не спугнул.
Венчало компанию семейство Николаса Уорлеггана: отец, мать и сын.
Они единственные представляли нуворишей графства. Отец старшего Уорлеггана был деревенским кузнецом, начавшим потихоньку плавить олово. Его сын Николас переехал в Труро и открыл плавильню. На этих корнях и зиждилось их благосостояние. Мистер Николас Уорлегган обладал тяжелой верхней губой, глазами цвета базальта и огромными ручищами, всё еще отмеченными следами его давней профессии. Двадцать пять лет назад он женился на Мэри Лэшбрук из Эджкумба, и первый плод этого союза присутствовал сегодня в виде Джорджа Уорлеггана - имя, приобретающее известность в горнодобывающих и банковских кругах, и уже давшее о себе знать там, где отец его ничем не отметился.
Лицо у Джорджа было крупным, как и все черты лица: резко очерченный ястребиный нос, пронзительные карие глаза, которые он использовал чаще, чем шею, чтобы рассмотреть, что находится сбоку. Эту особенность в Уорлегане подметил Опи , нарисовавший в этом году его портрет.
Когда наконец с едой было покончено, большой стол сдвинули в сторону, и усталые гости уселись в кружок, чтобы посмотреть на петушиные бои.
Верити с Фрэнсисом попытались возразить, что подобные развлечения непристойны, но Чарльз резко их оборвал. Ему редко выдавался случай провести бой у себя дома. В основном ему приходилось ехать в Труро или Редрат, довольно утомительное занятие, к которому он становился всё менее расположен. Кроме того, Николас Уорлегган привел Красную Перчатку, бойцового петуха с репутацией, и хотел выставить его против любого желающего. К тому же бойцовые петухи Чарльза потеряют хватку, если им не давать отведать свежего мяса.
Слуга Уорлегганов принес Красную Перчатку и еще одну птицу. Мгновением спустя вернулся доктор Чоук с парочкой своих любимцев. Вслед за ним появился Бартл с тремя петухами Чарльза.
Росс смущенно оглядывался по сторонам в поисках Элизабет. Он знал, что она ненавидит петушиные бои. И действительно, она ускользнула в угол зала и сидела на диване возле лестницы, попивая вместе с Верити чай. Кузен Уильям-Альфред, который не одобрял азартные игры из религиозных соображений, удалился в другой угол возле лестницы, где на треногом аналое из красного дерева лежала Библия. Сверху же хмуро глядели семейные портреты. Росс услышал, как кузен обсуждает с преподобным Оджерсом плачевное состояние церкви в Соле.
Лицо Элизабет покрылось легким румянцем, когда к ней подошел Росс.
- Скажи, Росс, - произнесла Верити, - разве она не мила в свадебном платье? И разве не шло всё прекрасно до этой минуты? Ох уже эти мужчины со своими петушиными боями! Так нет, еда им не мила, если не увидят, как льется кровь в их глупых забавах. Не желаешь чаю?
Росс, поблагодарив, отказался.
- Прекрасный пир. Но сейчас после него меня лишь тянет в сон.
- Что ж, мне нужно идти, найти миссис Табб, надо еще о многом позаботиться. Половина гостей остается на ночь.
Верити оставила их и на мгновение прислушалась к спорам по поводу места, которое следовало освободить. В предвкушении развлечения гости довольно быстро оправились от сонливости, вызванной обильной едой. Наступил решающий момент.
- Ты тоже остаешься? - спросил Росс.
- Только сегодня. Завтра мы уезжаем в Фалмут на две недели.
Он опустил глаза и наблюдал, как она смотрит на другую сторону комнаты. Ее белокурые волосы были коротко уложены на затылке, уши открыты, и у каждого висела единственная прядь. Всё остальное было завито, собрано на голове и сколото небольшим украшением в виде одного ряда жемчужин. Платье с пышными рукавами из тончайшего кружева закрывало шею.
Росс искал этой встречи, а теперь не знал, что сказать. Так часто бывало в те дни, когда они только что познакомились. Ее хрупкая красота часто сковывала ему язык, пока он наконец-то не узнал Элизабет по-настоящему.
- Росс, - сказала она, - должно быть, тебе интересно, почему я хотела, чтобы ты сегодня пришел. Но мы не виделись, поэтому мне показалось, что следует с тобой поговорить.
Она прервалась на мгновенье, прикусив губу, и Росс наблюдал, как она побледнела и снова залилась румянцем.
- Сегодня мой день. Я очень хочу быть счастливой и желаю всем вокруг того же. Нет времени всё объяснять, вероятно, я всё равно не смогла бы объяснить, даже если бы оно было. Но я хочу, чтобы ты попытался простить меня за все несчастье, что я могла тебе принести.
- Не за что прощать, - сказал Росс, - не было никаких формальных обязательств.
Она взглянула мимоходом в его серые глаза, в которых, казалось, виднелся намек на негодование.
- Ты знаешь, что дело не в этом...
Первый петушиный бой закончился, и зрители уже хлопали и кричали, а побежденную птицу, роняющую перья и кровь, унесли с арены.